Ключом к пониманию тантрической практики является мандала, энергетическая сетка, которая репрезентирует постоянное течение божественных и демонических, человеческих и животных импульсов в универсуме, в их взаимодействии как созидательного, так и разрушительного характера. Подобно ведическому жертвенному алтарю, обладающему обтекаемой формой, мандала есть мезокосм, посредничающий между большим и малым (универсальным макрокосмом и индивидуальным микрокосмом) так же, как между дольним и горним (протокосмом видимого мира человеческого опыта и трансцендентно-имманентным метакосмом, что является его невидимым источником). Эта сетка является пространственной, в том смысле, что она локализует верховное божество (бога, богиню, небесного будду, бодхисаттву, или просветлённого тиртханкара), которое есть источник энергии и основание самой сетки, в центре и в высшей точке иерархизированного космоса. Все другие существа, включая практикующего, будут располагаться на более низких уровнях энергии/сознания/существа, что излучается вниз и вовне от высшей центральной точки мандалы.
По причине того, что божество является и трансцендентным, и имманентным, все существа, расположенные на различных энергетических уровнях сетки, причастны исходящему потоку божества, и являются в какой-то степени эманациями или ипостасями самого бога (или богини). Для индуистской тантры это означает, что мир – реален, а не иллюзия; это является важным отличительным признаком индуистской тантрической доктрины. Вместо того чтобы пытаться смотреть сквозь мир или выйти за его пределы, практикующий приходит к осознанию «того» (мира) как «Я» (высшая самость бога): другими словами, он/она обретает «ви́денье мира глазами бога» и осознает его как не что иное как самого/саму себя. Для буддийской тантры Восточной Азии, в частности, это означает, что полнота космоса есть «царство Дхармы», т. е. имеет базовый общий принцип (учения будд), если не общую материальную субстанцию [Rambelli]. В общем, это означает, что внутри всех творений потенциально содержится буддовость. По словам «Хеваджра-тантры» (2.4.70, 75), «все существа – будды», и «нет существа, которое не являлось бы просветлённым, если только оно не познает свою истинную природу». Заставить эту блаженную природу Будды проявиться – цель тантрической практики – экстернализированная в обрядах и интериоризированная в йоге (Kværne 1975: 128) – при этом тело является «незаменимым органом для связи с абсолютным» (Faure 1998: 61). Вместо того чтобы быть препятствиями, мир и человеческое тело становятся путями спасения.
В народной практике по всей Азии это означает, что мир повседневной жизни может быть преодолён лишь путём взаимодействия с мириадами существ, начиная от мира духов недавно умерших до свирепых богов-защитников, которые являются низшими эманациями или просто слугами высших богов, находящихся в центре элитных мандал. Здесь воплощение божественного является меньшей целью в сравнении с техникой (включая состояние одержимости) борьбы с демонами. Мы ещё обратимся к не элитной тантрической практике мандалы во второй части этого очерка; здесь мы сосредоточимся на элитной теории и практике.
Уровни тантрического универсума обычно представляются как серия концентрических кругов (чакр) гипостазированных форм божественной энергии, которые кроме своего проявления как массы божественных, просветлённых, совершенных, демонических, человеческих, или животных существ, также проявляют себя на звуковом уровне как гирлянды или скопления фонем (мантр); на графическом уровне – как письменные знаки иератических алфавитов; и как иерархия чакр йогического тела. Эти же конфигурации конституируют схемы тантрических родословных, вместе с потоком божественной энергии (но также флюидической, звуковой и световой сущности божества; или учений просветлённых будд), струящейся вниз и вовне через последовательность мужских и женских божеств и полубогов – последние обычно изображаются в животной или демонической формах – в «сверхчеловеческих» гуру [Padoux] и их человеческих учеников.
В любом случае, практикующий обнаруживает «фрактальные» паттерны, в которых изначальная биполярная диада божества, т. е. его сущность и манифестация (обычно первая рассматривается как мужская, вторая – как женская), раскрывается в форме разрастающихся порядков множественности. Единство во множестве – отличительный признак тантры, и в этом отношении она является продолжением ранних, менее сложных, метафизических систем Азии.
В тантре имеется удивительный всплеск всех предшествующих пантеонов богов, и наряду с этим расширение всех видов категорий – семьи, числа, цвета, сферы действия, внешнего вида и т. д. – до запутанного космического исчисления. Мандала, с её совершенными геометрическими формами и тщательно переплетёнными линиями, является идеальным концептуальным инструментом для графического изображения многоуровневых и поливалентных взаимоотношений между этими категориями. Как таковая она способна, и часто это так и есть, стать самореференциальной, трансцендентной и идеальной «утопией», полностью абстрагированной от «реального мира», невидимой, теоретической основой которого она является. Возможно, самой известной мандалой (= графическим инструментом) в тантрическом универсуме является Шри Чакра или Шри Янтра индуистской тантрической практики – идеально сбалансированная трёхмерная геометрическая диаграмма, содержащая одиннадцать смыкающихся и вписанных треугольников (также именующихся чакрами), которые расходятся вниз и вовне от центральной точки, и заключаются кругом и квадратом. Мандалы буддийских и джайнских тантрических практик следуют аналогичным структурным и динамическим принципам.
Даже на этом уровне абстракции мандала остаётся образом, посредством которого люди могут взаимодействовать с божественным, и таким образом переживать реальность сквозь сверхчеловеческую перспективу. Практика мандалы обычно включает в себя медитативную или перформативную проекцию как метакосмического божества, так и протокосмического «Я», в её вихрь, за которой следует имплозия всей сетки в её центральную точку. Здесь в основе лежит положение, что эта имплозия есть переворачивание изначальной космологии – т. е. обращение первоначального импульса или течения (самсара) к проявленному существованию назад к источнику энергий, обозначенному на сетке. Проекция себя на мандалу и постепенное возвращение к центру является, следовательно, возвращением к источнику своего существа; на каждом уровне практикующий гносеологически трансформируется в более высокое, более божественное, более просветлённое существо, пока не станет богом или буддой в центре (исключением являются некоторые дуалистические формы тантры). Как нами будет показано, здесь имеется имплицитная идея биологического наследования, от высшего божества вниз по линии преемственности гуру-ученик, что делает инициацию и посвящение главными чертами тантрической теории и практики.
Именно природа этой сетки или модели, вместе с выбранным посредником – т. е. посредствующей субстанцией – процесса божественного воплощения, больше, чем что-либо другое, отличает одну форму тантры от другой. Когда моделью является тело обнажённой девушки, а посредником – её сексуальные или менструальные выделения, мы имеем дело с тантрой старых индуистских «кланов» (кула или каула) и их центрально-азиатских и восточноазиатских буддийских тантрических аналогов. Однако, как только мы отодвинем эти традиции в сторону, моделью все чаще будет тело звука, организованного пространства, или божества – либо в форме конкретной, либо абстрактной, опоры поклонения, т. е. «блаженного тела» будды (самбхогакая), своего собственного тонкого тела, личности тантрического гуру или ламы, либо пустого неба.
Часто модели и посредники комбинируются. Вне всяких сомнений самым распространённым и самым важным примером этого является практика идентификации божества с его, или с её, «семенной мантрой» (биджа-мантра): представление о том, что звуковая форма мантры полностью отражает энергетический уровень данного божества, является основой мантрической практики среди всех тантрических традиций. Кроме того, мандалы могут иметь начертанные на них мантры; мантры, погруженные в воду, преобразуют её в нектар и иные флюиды, достойные богов; конфигурации или позиции рук или тела практикующего (мудры) представляют энергии божества; мандала проецируется на тонкое тело, при этом практикующий идентифицирует себя с божеством, что находится в центре (как в буддийской «йоге божества» [Lopez]); используя мантры, божества переносятся из тонкого тела в конкретный образ поклонения; или же мандала с ее набором божеств воспроизводится людьми-участниками в ритуальных танцах (Brooks 1992: 418–28; Samuel 1993: 266). Большинство тантрических йогических практик совмещает почти все эти элементы, воплощая энергии бога на сетке субтильного тела с помощью твёрдых, жидких, звуковых и световых посредников.
Вообще говоря, чем более тонкими являются посредники (звук и свет), тем более внутренней, медитативной и сублимированной является практика; и наоборот, конкретные (жидкость и твёрдое тело) посредники предполагают внешнюю и более связанную с телом практику, включающую сексуальный ритуал, алхимию и хатха-йогу. Внутренняя практика, хотя она может инкорпорировать низшие демонические и животные формы божественной энергии, как правило, фокусируется на божестве сублимированными, даже абстрактными, способами; внешняя практика, которая часто предполагает жертвоприношение, состояния одержимости и ритуальные технологии, обычно сосредоточена на устрашающих формах или ипостасях божества, которые она стремится подчинить и контролировать. Большая часть «софткора» тантрической мейнстрим-практики сочетает внешние ритуальные манипуляции с внутренней медитативной практикой, посредством моделей мандалы, мантры и мудры, и часто в девоциональной форме [Gupta].
Можно охарактеризовать сферу тантрического использования этих моделей и посредников как континуум, простирающийся от «делания» к «познанию». С одной стороны, мы видим конкретное внешнее использование кровавых жертвоприношений, человеческих костей, телесных флюидов, полового соития и т. д., которые характеризуют погребальные практики – или по крайней мере их образы – ранней индуистской каулы, ранней джайнской тантры и буддийских тантр наивысшей йоги. С другой, мы видим медитативную ритуальную конструкцию и ментальное осуществление как правило без шокирующих или эротических практик, что Дуглас Брукс назвал «прескриптивной имагинацией», а Глен Хейс – «имагинативным структурированием опыта». Мы также находим корреляцию между этими телесными практиками, с их меняющимися посредниками и моделями, и их целями.
Практикующие, которые «делают» свою тантру, подчёркивают соматические цели – телесное бессмертие (дживанмукти), наслаждение (бхукти) и могущество (или «могуществ», сиддхи) в мире. Те, кто «познает» свою практику, обычно сосредотачиваются на самообожествлении на более когнитивном и психологическом уровне: трансформация человеческого сознания в божественное сознание [Muller-Ortega], или совершенство мудрости и реализация своей собственной природы Будды. Здесь ритуальная практика обычно служит катализатором для духовного прорыва, трансформации сознания; хорошо известным примером является дзэнский коан. В буддийской тантре – и этим она отличается от индуизма и джайнизма – конечная цель как тех, кто «делает», так и тех, кто «познает» свою практику – пробудить и таким образом освободить всех других тварей от страждущего существования. Эта этическая черта, в общем и целом, отсутствует в индуистской тантре (Samuel 1993: 243). И наконец, цели «софткор» тантрических домохозяев не многим будет отличаться от целей их «нетантрических» коллег: освобождение в божестве, угасание страдания, очищение, здоровье, благосостояние, долгая жизнь и сильная семья.
Здесь важно помнить, что базовая структура и динамика самой мандалы остаётся постоянной, безотносительно вариаций посредников, которые протекают через неё, или имён и иконографии божеств, находящихся внутри её границ. Несмотря на то, что главным образом на основе этих важных деталей различные тантрические линии преемственности, секты и традиции отличают себя друг от друга, именно их общее использование мандалы, более чем любые другие черты их практики, делает их тантрическими.
Рассмотренное таким образом многообразие тантрической практики показывает определенное единообразие. Практикующие, находящиеся за пределами или в пределах мезокосмической энергетической сетки проецируют себя на мандалу и пробираются назад к божеству в центре, с которым они отождествляются (в недуалистических тантрических системах), или с которым они входят в непосредственную близость или контакт (как в таких дуалистических системах как шайва-сиддханта, которая утверждала, что человек никогда не смог бы стать Шивой; в лучшем случает он смог бы стать «вторым Шивой» и воспринимать мир так же, как бог).
Действительно, все эти посредники (за возможным исключением сексуальных флюидов) могут быть найдены также в нетантрических формах практики по всей Азии, от девоциональных мейнстрим-традиций до «ритуальных технологий» шаманов и других неэлитных религиозных специалистов. Ритуальное использование этих посредников, однако, в сочетании с мандалой как матрицей для энергетического течения между протокосмическим и метакосмическим уровнями космической реальности, является, я готов поспорить, специфичным для тантры.\
PhD Гордон Уайт